Вчерашний десятиклассник, он шагнул на войну прямо со школьного порога. А с войны домой не вернулся. Родственники пытались зацепиться хоть за какой-нибудь след, чтобы узнать о его судьбе, но ничего не получалось. Да и как могло получиться, если имени Михаила Музалевского нет ни в списках погибших, ни в списках без вести пропавших. И вот только совсем недавно время открыло горькую тайну...
Михаил Музалевский родился в селе Артюшкино тогдашнего Архангельского (ныне Аннинского) района Воронежской области. В конце тридцатых отец его завербовался на суровые берега Амура. Здесь укреплялось дальнее пограничье: в малонаселенной местности строились народнохозяйственные объекты и дороги, которые военные называют рокадами. В одном большом лесном посёлке уже заработало предприятие, обозначаемое в бумагах как «в/ завод», Василия Николаевича приняли в пожарную команду.
В Артюшкино была только семилетка, и дальновидный родитель привёз с собой в Уссурийский край сына. Им дали комнату в бараке.
Михаил успешно окончил десятилетку, получил аттестат и отец уже было договорился с начальством взять его к себе в пожарку, а там, Бог даст, может направление башковитому парню в какой техникум либо институт получить удастся...
Война спутала все карты. Через месяц после её начала Михаил Музалевский - «образование среднее, русский, год рождения 1923, специальность до призыва учащийся» - уже был на сборном пункте.
Вскоре его направили на курсы младших лейтенантов, где поучиться, однако, не пришлось: там же, в приграничье, неожиданно послали на несколько месяцев служить в стрелковом полку, дислоцировавшемся близ пограничной реки Уссури. И только потом юноша попал в команду для отправки в Действующую армию. Путь с Востока на Запад, через всю огромную страну для парня-непоседы показался страшно долгим, а бить врага хотелось отчаянно. Таких же, как и Михаил, молодых дальневосточников определили в 110-ю отдельную стрелковую бригаду, формировавшуюся в Мордовии. Опять месяцы томительного ожидания...
Лишь к маю сорок второго бригада прибыла на Брянский фронт и заняла позиции в районе деревни Анина Орловской области. Это почти на прямой линии между Орлом и Калугой. В первых же боях немцы сильно потрепали бригаду. 5 и 6 июля, в эти особо тяжелые дни, много красноармейцев, не имевших никакого боевого опыта, погибло и пропало без вести. Из строя выбыли почти все командиры взводов - Николай Птухин, Александр Пешков, Леонид Прокофьев, Михаил Мушкатеров и другие. Ротный политрук Илья Спичков, воронежский родом, прямо у Михаила на глазах был скошен осколком мины.
Не повезло и Музалевскому: когда командир их 3-го батальона поднял из окопов на наседавшего врага поредевшие роты, пуля прошила солдату коленный сустав. Спасали ногу в эвакогоспиталях Тулы и Горького. Врачи дали ему такое обидное заключение: не годен к строевой службе. Впрочем, определили его в запасной полк, а это всё-таки хоть какая, да надежда, что можно вернуться на фронт.
Так и случилось. В ноябре сорок второго слегка прихрамывающий на левую ногу красноармеец Михаил Музалевский оказался в блокадном Ленинграде, где на пересыльном пункте его определили в 124-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон Внутренней обороны.
В задачу этого и ему подобных батальонов входило, в случае прорыва врага в черту города, принять последний бой. Батальоны, как команды последнего шанса, были хорошо вооружены ручными и станковыми пулемётами, имелись пушки и миномёты. Сама линия фронта находилась далеко не рядом, до неё многие километры пространства, изрытого линиями нескольких эшелонов обороны. Эти линии держали войска Ленинградского фронта.
Служба Михаила и его новых боевых товарищей заключалась в постоянных и бдительных дежурствах. Солдаты батальона, коротая время в боевом охранении, рассказывали друг другу всякие байки, придумывали шутки и розыгрыши.
Как-то, размачивая заледенелый сухарь в кружке кипятка, пулемётчик Музалевский пошутил в присутствии своих товарищей Краснова и Шустова: - К фрицам бы в гости нагрянуть, кофейку попить... После дежурства кто-то из этих ребят, быть может, желая получить поощрение за бдительность или же просто по глупости передал слова Музалевского взводному командиру. Ну а тот подал сигнальчик в соответствующую инстанцию.
И началось...
Первоначально ретивый следователь особого отдела НКВД Ленфронта по фамилии Абрамов посчитал, что шутка эта тянет на статью Уголовного кодекса РСФСР, печально известную под номером 58, а точнее - на её пункт 1 с подпунктом «б». И написал лейтенант Абрамов в обвинительном постановлении, что Музалевский «намеревался изменить Родине - перейти на сторону немецко-фашистских войск, а также подстрекал к переходу на сторону врага красноармейцев Краснова В. И. и Шустова А. В.» Красноармейцу Музалевскому грозила смертная казнь с конфискацией имущества.
Михаил на допросах отрицал навет как мог. Допрашивали его днём, за полночь, в предрассветное время.
Вот документ - протокол одного из допросов, начатый в два часа ночи.
Следователь задаёт вопрос: «На предыдущих допросах Вы отрицали свою вину в том, что имели намерение перейти на сторону врага. Сейчас намерены давать правдивые показания?
Ответ: Я следствию даю правдивые показания и утверждаю, что намерений перейти на сторону врага я не имел никогда.
Вопрос: Вы следствию даёте неверные показания. Вас в изменнических намерениях изобличает командир 2-го взвода.., допрошенный в качестве свидетеля 29 января с.г., которому докладывали о Вашем подстрекательстве к переходу на сторону врага. Вам зачитываются его показания от слов «...после ночного дежурства» до слов «... сейчас вспомнить затрудняюсь». Следствие требует от Вас правдивых показаний.
Ответ: Я не знаю, докладывал ли кто командиру взвода или нет, но я переходить на сторону немцев не хотел и никому переходить не предлагал».
Этот опрос был окончен в 4 часа утра. Через несколько суток опять повели к следователю и опять одно и то же.
«Я переходить к немцам намерений не имел и никого к этому не подстрекал», - в какой раз твердил обвиняемый.
Видимо, и сам понимая всю глупость «дела», Абрамов через месяц бестолковых допросов с пристрастием сжалился над девятнадцатилетним пареньком и переквалифицировал грозное обвинение «в измене Родине», не найдя со стороны обвиняемого «подготовительных действий к переходу на сторону врага». Прилюдный расстрел, что в суровые будни блокадного Ленинграда было практикой, отменялся. Теперь грозил срок за «контрреволюционную пропаганду и агитацию»...
Военный трибунал Ленинградского гарнизона в составе председательствующего военюриста Крутова при членах Столпере и Левите признал Михаила Музалевского виновным в том, что он «среди бойцов своего подразделения высказывал изменнические настроения» и на основании части 2 статьи 58-10 УК РСФСР осудил его к 8 годам лишения свободы в исправительно-трудовом лагере с поражением в правах сроком на 3 года, без конфискации имущества «за отсутствием такового».
Приговор являлся окончательным и обжалованию не подлежал. Права на переписку осужденный не имел.
Кстати сказать, ещё до того, как арестовали рядового красноармейца Музалевского, под следствием уже пребывал не кто-нибудь, а сам начальник Ленинградского гарнизона и одновременно командующий войсками Внутренней обороны города генерал-лейтенант Фёдор Сергеевич Иванов. По обвинительным материалам НКВД Иванов «вёл среди своего окружения антисоветскую агитацию о том, что неуспехи Красной Армии в первые месяцы войны явились результатом якобы неправильной политики партии и Советского правительства по вопросам коллективизации сельского хозяйства. Утверждал, что крестьяне, составляющие основной контингент Красной Армии, не заинтересованы в дальнейшем ведении войны и, будучи лишены частной собственности, защищать Советскую власть якобы не хотят. Кроме того, Иванов высказывал антисоветские измышления по адресу советской печати, выражая неверие в правдивости сообщений Советского информбюро...»
Следствие по делу Иванова «Смерш» вёл аж четыре года - только в январе 1946-го его освободили из-под стражи «согласно специальному указанию», восстановили в воинском звании и срок нахождения под стражей зачислили в срок воинской службы.
После войны Федор Сергеевич продолжил службу, был помощником командующего 8-й механизированной армией Прикарпатского военного округа и умер своей смертью в 1973 году.
А Михаил Музалевский, проливший кровь в бою за Родину, умер в лагере от непосильного труда и нравственных мук с клеймом «враг народа». Это выяснилось только в 2012 году. Но справедливость, запоздав на семь десятилетий, слава Богу, восторжествовала. После обращения к Генеральному прокурору Российской Федерации Военная прокуратура Западного военного округа реабилитировала его как жертву политических репрессий.
Это значит, что солдат был несправедливо обвинен и без вины осужден. Это значит, что доброе имя Михаила Музалевского подлежит восстановлению.